Безумие  - Ринат Валиуллин

– Я тебе скажу про раздвоение личности: это когда часть тебя хочет спать, а вторая – переспать.

– В любом случае, – рассмеялся я, принимая вчерашние извинения жены, когда я пытался привести в чувства её прелести, но взять их в аренду у засыпающего тела не получилось, – береги свои нервы, не на чем потом будет играть. Нервная система самая важная из всех поставленных человеку Всевышним.

– А как же внутреннего зажигания? – на глазах раздобрела сердитость жены, став толстой, ленивой и сонной.

– У тебя оно слишком раннее, – улыбался я в трубку.

– Хватит паясничать, я всё ещё зла. Я не хочу ничего беречь, я живу один раз. Посмотри, сколько раз я тебе звонила.

– Двадцать один. Очко.

– У тебя не нервы, а стальные канаты.

– Нет, у меня струны. Шесть струн, как чувств у гитары, – механически посмотрел я на пальцы и вспомнил, как мучил бедный инструмент в детстве, но дальше шести аккордов дело не пошло, хотя мозоли на подушечках пальцев от баре, частушек и лестницы имели место.

– В таком случае у меня их осталось три, как у балалайки.

– Как мало.

– Зато эффективно, буду тренькать тебе, пока не ответишь.

– Чувствую, дело пахнет испанским воротником.

– Успокойся, марьячи, сейчас это не в моде, сейчас не дерутся за дам, как раньше, не поют им серенады, не лезут из-за них на рожон.

– Да, чёрт, как скучно мы живём. С этим надо что-то делать.

– Даже к скуке у него был деловой подход, – иронизировала жена. Это был хороший признак, признак предмета любви. – Чем займёмся сегодня?

– Любовью, давай тупо займёмся любовью.

– Мне нравится ход ваших сперматозоидов.

Самое сильное признание – без слов. Всё решают оголённые части тела, словно провода, по которым течёт ток. Чувствую, как во мне просыпается высоковольтный столб. Шила хотела, чтобы её ударило током немедленно. Я поспешил домой.

Она, обнажённая, лежала словно закладка в раскрытой книге дивана. Я не знал, когда дочитаю этот роман. Нет, не то чтобы роман был не интересен, просто хотелось читать бесконечно долго.

* * *

– Ты опять ушёл в себя? Давай возвращайся, а то мне скучно. Слышишь? – гладила собаку, сидя у телевизора, Шила.

– Меня отстранили от полётов.

– Ты шутишь?

– Вроде того, но почему-то не смешно.

– Я не понимаю. За что?

– По состоянию здоровья. Назначили комиссию на проверку моего психического состояния.

– Это какой-то абсурд.

Чувствуя, что её как-то резко перестали гладить, собака тревожно подняла морду, будто и ей тоже не верилось в сказанное. Новость зависла в воздухе, она заполнила комнату и вытеснила из неё напрочь то уютное состояние дома, к которому стремится каждая семья. Джек всегда чувствовал, если что-то в доме было не так. Эти чувства начинали его переполнять, будто у тех был свой пузырь, который давил и выдавливал его из квартиры на волю, на свежий воздух два раза в день. Джек посмотрел на меня, потом навёл морду на Шилу, облизнулся и тявкнул, призывая её сделать хоть что-нибудь. Жена встала, сделала круг по комнате, затем вышла на кухню, вернулась с двумя бокалами и бутылкой виски.

– Это надолго?

– Думаю, что нет.

– Не переживай, – налила она полстакана мне и себе несколько капель.

– Не переживу, – улыбнулся через силу Артур, поднял стекло и посмотрел через него. Мир преломлялся.

Меня отстранили сроком на два года. Вроде как выбросили в открытый космос. Некоторое время я бродил в пространстве, от кухни до спальни, пытаясь найти себе новое место. Место мне нашла моя же авиакомпания. Предложили преподавать технику безопасности бортпроводникам. Я спустился с высот на землю, чтобы встроиться в ритм другой, на вид такой знакомой мне жизни. Никогда не думал, что это будет стоить мне такого труда. Будто здесь действовали другие законы гравитации. «Безумцы, как они здесь живут?» Люди делились на тех, что испытывали притяжение земли, меня же, наоборот, испытывало это самое притяжение, я относился к тем, кто жил притяжением неба. Тело моё бродило здесь, исполняя несложные функции Homo sapiensa, а разум витал там, в облаках. Шила держала его на ниточке, как воздушного змея, пытаясь поймать ветер, чтобы не потерять то общее, что нас связывало, чтобы жить дальше.

Я прошёл медкомиссию. Ничего предосудительного в моей психике не нашли, но, решив подстраховаться, назначили какое-то профилактическое лечение с обязательным посещением психотерапевта. Постепенно всё сглаживалось, как у тех фигурок из дерева, что я точил и лакировал, придавая им вид земных существ.

Лестница наших отношений с Шилой была крута, она закручивалась винтом, её штопор заходил всё глубже в пробку быта. Откупорить эту ёмкость не было никаких сил.

* * *

«Сдвинь немного своё необъятное тело, разлеглась, как тюлень», – услышала Шила от мужа. Она филологически болезненно воспринимала все слова в свой адрес, и даже те, что были написаны другим адресатам, умудрялась прочитать и принять как вызов, чтобы резко подняться на оборону своей независимости, представляя иное предложение вражеским войском, которое покушалось на принципы её республики, а одиночные слова или фразы – неприятелем, лазутчиком, шпионом, пытающимся взломать её защиту. Отвечать ей было лень, она просто подвинулась, демонстративно отвернулась к розам на стене, будто хотела их понюхать. «Мне кажется, я слишком молода, чтобы вставать так рано». Четверг был самым невостребованным днём в её жизни. Она чувствовала себя тем самым письмом, которое давно уже пришло и ждало, пока за ним придёт он, откроет его, прочтёт и ответит взаимностью.

«Чем ты опять загрузилась?» – «Тюленями». – «Нашла на что обижаться. У меня с утра с фантазией плохо, в голову только тюлени пришли, ещё были слоны, но мне показалось слишком». – «Тогда бы твой хобот точно остался без водопоя». – «Ты всё ещё сердишься?» – Повернулся я к ней, обнял сзади. – «Вроде четверг только, а я уже вся в субботе». – «Сейчас я тебе устрою субботу». – Начал гладить рукой меж её интимных строк, что я там читал? – «Весна!» – И это уже был не крик, а бунт на каравелле, которая желала причалить к острову, а может быть даже разбиться о его берега, застигнутая внезапным штормом страстей.

– Идёшь ловить бабочек?

– Думаешь, они уже есть?

– Да, у меня их полно.

– Я чувствую, – вникала моя рука всё глубже в текст. – Откуда они?

– С Марса. – Шила сама не знала, почему назвала его имя.

– Земляки. Я ведь тоже оттуда.

– Те, что с Марса, любят закаты и заливы, – отгоняла от себя чужой образ Шила.

– В смысле? – вдохнул я волосы Шилы, не сильно придавая значения своим словам. От неё пахло любовью за сто километров, а может быть даже за тысячу. Раньше я летел на этот запах, как кот на валерьянку, по пути совершая подвиги и преступления. Много ли надо мужчине для счастья, чтобы ждали. Теперь этот аромат всё время был под боком. В земной жизни были определённые плюсы.